b5e5c8df     

Зазубрин В - Щепка



В.Зазубрин
Щепка
ПОВЕСТЬ О РЕВОЛЮЦИИ И О ЛИЧНОСТИ[x]
"Страшная книга, нужная книга", - сказал В. И. Ленин, прочитав роман В.
Зазубрина "Два мира".
Повесть "Щепка" не менее страшное произведение молодого художника, и
можно заранее учесть те обывательские разговоры, которые могут поднять
вокруг этой повести.
По что обыватели. "Что им Гекуба?" Что для них революция? Вопрос в том,
нужна ли эта небольшая книжечка человеку-революционеру, который
действительно ищет новый мир?
До сих пор о революции, о терроре, о чека писали или убежавшие за
границу представители сюсюкающих и вырождающихся поколений или
беллетристы-одиночки. Индивидуалисты, которые о революции в большинстве
случаев пишут так же, как о штопанье чулок их бабушкой.
Здесь почти впервые, если не считать рассказа Радионова-Тарасова
"Шоколад", где дана совершенно ложная постановка вопроса, художник-коммунист
подошел к этой жгучей теме. И подошел оригинально, небывало мужественно и
резко.
В. Зазубрин еще молодой художник и многое в нем еще не устоялось,
многое в его повести может быть оспариваемо и с художественной точки зрения
и особенно с фактической-им дано в сконцентрированном рисунке такое
нагромождение ужасов, которое совершенно немыслимо на таком небольшом
полотне-столь коротком житейском фоне.
Но в художественной литературе, в искусстве это совершенно закономерный
прием; вспомним великие "карикатуры" художника Гойи и нашего великого
сатирика Гоголя. Весь вопрос, удалось ли В. Зазубрину художнически осмыслить
этот страшный материал, удалось ли ему влить в него органически живую идею и
передать то, что он ставил своей задачей.
Есть ли в конечном счете оправдание этой небывалой дерзости? Зазубрин
не сюсюкает, он не ужасается, он как художник с беспощадно-холодной внешней
манерой и суровостью подходит к этой теме. С первых строк страшное нависает
над героем Срубовым, с первой строки чувствуется надрыв героя, несущего свой
тяжелый революционный долг.
Страшный лик революции с невольным нагромождением ужасов пишут нам и
другие беллетристы: в Никитинском "Рвотном фронте" мы найдем не менее
страшные вещи-и насилия и самые грязные человеческие извращения. У Никитина
и у Пильняка в "Голом годе" герои-коммунисты, комиссары (то же и в
"Повольниках" Яковлева) насилуют Олечек, Манечек, Ниночек и вместе с ними
безнадежно надают в мещанско-похабную стихию, эти на миг захотевшие быть
героями люди-мещане.
У Никитина написано это в формах обмызганного, порой сюсюкающего
мастерства упадочного искусства, у Яковлева более ясно и просто, у Пильняка
его ужасы оправдываются в общем ритме его "мятельной" стихни, от которой
веет революцией настолько, нисколько революция раздробила старые формы
жизни,
В. Зазубрин делает попытку найти новую форму для изображения революции.
Самый стиль, его ритм - суровый, резкий, скупой и ударный - это ритм
революции - по его слову, "прекрасной и жестокой любовницы", которая
уничтожила не только старый миропорядок, наше былое, индивидуалистическое
прекраснодушие, но и заставляет нас жить, чувствовать по-иному, утверждает
новую поступь, ритмику наших душевных переживаний. Если Достоевский в
"Бедных людях", если Л. Андреев- последыш индивидуалистического символизма,
в своем рассказе "Семь повешенных" ставили своей задачей вызвать ненужную
жизни жалость в наших душах к ненужному Янсону: претворить никчемную
кантовскую идею о самодовлеющей ценности существования каждого человека, то
Зазубрин, изображая совсем не идеал рево



Содержание раздела